Юсуп Уметалиев уже не помнит, сколько человек побывали на его операционном столе, — явно больше 15 тысяч. Можно долго перечислять его регалии: академик Международной академии наук, заслуженный врач КР, профессор, хирург Национального центра хирургии… Однако важнее всего то, что он никогда не боялся рисковать жизнью и первым отправлялся в самые опасные точки.
— Тридцать лет назад вы отправились в Армению спасать пострадавших от землетрясения в Спитаке. Тогда погибли 25 тысяч человек — просто невероятная трагедия…
— Нас доставили в Ереван на военном самолете. На борт также загрузили юрты, чтобы разместить в них выживших. Я никогда не забуду то, что увидел! Вместо города — развалины. Все залито известью, чтобы не распространялись инфекции. Самое страшное, что возле каждого разрушенного дома стояло несколько пустых гробов разных размеров. Как только спасатели находили очередного погибшего, его сразу клали в гроб и увозили на кладбище.
Помню, мы постелили шырдаки от юрты на земле и легли спать под открытым небом. Проснулись в снегу — все-таки стоял декабрь. Утром для нас установили юрту.
— Было много работы?
— Очень. В основном поступали люди со сложными переломами и страшными ожогами: во время землетрясения в квартирах лопались трубы и батареи с горячей водой. Еще были пострадавшие с синдромом длительного сдавливания — это когда руку или ногу придавило чем-то тяжелым, и человек провел так несколько дней. Пациент возмущался: "Доктор, зачем ампутировать?! С ногой все нормально, она даже двигается". Приходилось объяснять, что ткани стали отмирать и началось отравление организма. Если ничего не сделать, откажут почки и человек умрет.
Именно тогда настал момент, когда я не смог сделать операцию. На стол положили пятилетнего мальчишку — нужно было ампутировать ему руку, а я просто стоял и смотрел… Потом вышел. Ампутацию провел коллега из Италии.
Все время, что мы там работали, земля тряслась, но мы перестали обращать на это внимание. Беда всех сплотила.
— А 7 апреля 2010 года, когда беда случилась в Бишкеке, вам вряд ли удавалось выйти из операционной.
— В тот день я был дома. Раздался телефонный звонок, и я услышал встревоженный голос своего учителя Асанбека Сыдыгалиева: "Тут что-то непонятное происходит. Срочно приезжай на работу". Я приехал, и в три часа дня начался бесконечный поток раненых.
Тогда мы за сутки прооперировали 157 раненых. Самое страшное началось ближе к утру. Дело в том, что тела погибших негде было складывать, они лежали прямо в коридоре. Посмотришь — совсем молодые ребята! Невыносимая картина… Утром появилось много несчастных людей — родители, которые искали среди мертвых своих детей. По всей больнице стоял вой.
— Вам не страшно было ехать в Ош во время июньских событий 2010 года? Все-таки во время межнационального конфликта могли пострадать и врачи.
— А как я не поеду? Я профессор, опытный хирург! Как я могу остаться в стороне, если на моей земле творится такое?!
Не могу сказать, что не было страшно. В Ош мы прилетели вечером. Нас, врачей, посадили в автобус и запретили выглядывать в окна. Впереди и сзади ехали БТРы, их фары светили в сторону гор, чтобы стрелки не могли целиться в автобус. Но все равно по дороге нас обстреляли.
Когда мы въехали в город, я не поверил своим глазам: все горело, как в дурном кино. Особенно сильно пылало кафе "Туркестан" — к нему за сто метров было не подойти. Мы поехали в областную больницу. Помню, выходили в перерывах между операциями и слышали, как пули стучат о крышу. В первые дни мы их подбирали, а потом надоело. Их было так много!…
— Работа тоже не заканчивалась?
— Да. К сожалению, межэтнические конфликты делают людей жестокими. Оружия на всех не хватало, некоторые вбивали в палки гвозди и дрались с их помощью. После ко мне попадали люди с ужасными травмами.
Я навсегда запомнил одну страшную картину. В коридоре больницы стояла женщина. Она смеялась и укачивала четырехлетнюю девочку, та была в крови. Наши врачи аккуратно забрали ребенка. Я хотел срочно оперировать, но малышка была уже мертва…
Вскоре пришел отец, мужчина лет шестидесяти. Оказалось, это был его единственный ребенок. Он бился головой о стенку и выл от горя: "Я этого так не оставлю!". Мы стояли вокруг него, пытались успокоить. Но что тут скажешь?
— А вас эти этнические столкновения не затронули?
— Нет. Хочу отметить одну вещь: питания тогда в больнице не было. Кто возьмется поставлять продовольствие, когда стреляют? Так вот, местные жители стали привозить еду: и кыргызы, и узбеки. Кормили пациентов и нас — всех одинаково.
Я не хочу думать о том, кто виноват, но знаю, что пострадали обычные люди. Это же не война, граждане просто истребляли друг друга… В этих смертях не было смысла!
Знаете, в Иране долгое время отмечали траурный день, когда умер имам Хусейн. Люди в течение трех дней истязали себя цепями, а потом разбивали себе голову. В основном это были бедные граждане, а образованные и богатые просто наблюдали за ними. Смотрели, как они себя убивают! Когда я был в Оше в 2010-м, мне казалось, что я вижу тех иранских бедняков с разбитыми головами…
— Расскажите, как вы стали работать в Иране.
— Я приехал туда в 2002 году по межгосударственному договору. Работал в городе Горгане, был единственным хирургом и гинекологом на 250 тысяч человек.
— Гинекологом?! Мне казалось, иранские женщины слишком консервативны для того, чтобы их осматривал мужчина.
— Нет, что вы! Иностранец-гинеколог там вполне нормальное явление. Работы у меня было много. К нам автобусами привозили женщин на перевязку маточных труб — в Иране действует специальная программа. Дело в том, что там у большинства женщин по 10-15 детей. У меня иногда было до 15 таких пациенток в день. К тому же из-за частых родов у многих иранок происходит выпадение матки.
Есть и другая проблема. Как-то я оперировал женщину с кровотечением — у нее была внематочная беременность. Мы устранили проблему, когда в операционную ворвался менеджер больницы с округлившимися глазами: "Почему вы ее прооперировали? Муж ведь еще не дал согласия!". Оказывается, в Иране только муж может разрешить оперировать свою жену, даже если она умирает.
— А в каком вообще состоянии находится иранская медицина?
— Расскажу на примере. Однажды в больницу привезли девочку, которую сбил мотоциклист. Мы удали одно легкое и селезенку. Операция не из простых, но такую смогли бы провести 70 процентов наших врачей, а иранцы восприняли это как чудо. Просто до нас там работали вчерашние студенты без опыта. Потом правительство Ирана даже направило благодарственное письмо в Кыргызстан — так высоко они оценили рядовую операцию.
— Случались ли у вас конфликты с местными жителями?
Мне всегда кто-то помогал доносить покупки до дома. Даже моим детям не разрешали поднимать тяжести. Когда я уезжал, меня провожал весь город. В горле застрял ком, когда люди целовали мне руки…
— А вы помните своего первого пациента, которого не удалось спасти?
— Шел 1977 год. В больницу доставили мужчину с огнестрельными ранениями живота и грудной клетки. Если честно, когда мы учились, и не представляли, что у нас будут такие пациенты. Ох, что тогда началось! Все МВД приехало в больницу, стрелявшего поймали за два часа… Но жертву мы не спасли. Пациент умер после операции — слишком много крови потерял.
— Сейчас многие жалуются на кыргызстанских врачей: дескать, плохо лечат. Как вы относитесь к такой критике?
— У нас очень талантливые хирурги! Кулибины! Вот мой шеф — академик Мамбет Мамакеев, отец хирургии в Кыргызстане. Ему за 90, а он каждый день оперирует.
Поверьте, мы ничем не хуже иностранных докторов. Проблема в том, что у нас оборудование времен царя Гороха — ну нет в стране денег на оснащение больниц!
В прошлом году нас возили в Испанию, показывали многофункциональный эндоскопический аппарат. С его помощью можно провести много операций, не делая разрезов. Он стоит 850 тысяч евро. Ну кто нам такой купит?! Пусть сначала создадут все условия, а потом критикуют. Если бы у нас была современная техника, мы бы горы свернули.
— Срок обучения в ординатуре продлили вдвое. Как вы думаете, это будет эффективно?
Мне кажется, лучше советской системы обучения пока ничего не придумали. Тогда выпускники интернатуры уже могли самостоятельно работать, а сейчас после двух лет клинической ординатуры они и скальпель держать не умеют! Если у студента нет способностей, не помогут и 10 лет обучения, настоящему же врачу двух лет достаточно.
Долгое время к студентам-медикам относились неоправданно мягко: "Ах, не заваливайте его, он должен получить диплом". А я помню, что ныне покойный ректор Медакадемии Искендер Акылбеков мог за день отчислить 200 студентов! К счастью нынешняя глава КГМА Индира Кудайбергенова тоже повысила требования к качеству образования: никаких поблажек для лентяев.
Грустно, что у нынешней молодежи нет стремления посвятить себя врачебному делу. Самые мизерные зарплаты в стране — у преподавателей и докторов. Молодой врач получает всего 6-7 тысяч сомов. Разве он сможет выкладываться на работе по полной программе, если ему детей кормить нечем?
Это ведь тяжелый труд. Первые десять лет я практически не появлялся дома — все время пропадал на дежурствах в больнице. Вот так медики моего поколения мечтали помогать людям…
Обязательно почитайте историю Алексея Петрушевского. Он каждый день сталкивается с самыми беззащитными гражданами страны — брошенными детьми.