Уже семь лет Азизбек Досмамбетов работает судьей. За это время его имя не фигурировало в каких-либо скандалах, да и в декларации об имуществе нет ничего интересного — только старенькая легковушка. Сейчас он разбирает дела в Бишкекском городском суде. Мы решили поговорить с ним по душам.
— Многие пошли учиться на юристов, потому что их привлекала романтика профессии. С вами было так же?
— Я мечтал стать прокурором, расследовать преступления, задерживать преступников. Больше года проработал на общественных началах в прокуратуре Октябрьского района столицы. Как раз были 1990-е, преступления тогда совершались очень серьезные.
К сожалению, прокурором я так и не стал: в 1999 году в Уголовно-процессуальный кодекс КР внесли серьезные изменения, и большинство особо тяжких дел, о которых я грезил, передали на рассмотрение милиции. Пришлось немного остыть… Тогда мне предложили работу помощником юриста в частной компании, и я согласился.
— Почему вы опять вернулись на госслужбу? В частных компаниях ведь всегда платят больше.
— Я стоял перед выбором: устроиться в банк юристом или стать помощником председателя Верховного суда. Родные сказали, что, пока я молод и холост, лучше заняться карьерой, хотя согласен: в частном секторе зарплаты намного выше.
— Каким образом вы отучились в Японии?
— Это было в 2008 году, как раз в период правления Бакиева. Тогда в стране много чего творилось, вспомните хотя бы рейдерские захваты. Я видел всю эту несправедливость, и мне захотелось на время уехать. Узнал о программе обучения госслужащих в Японии, а моя кандидатура подходила идеально: японский был вторым иностранным языком, имелся опыт работы на госслужбе. В общем, меня приняли в магистратуру японского университета, и мы с женой уехали туда.
— Сложно вам было в Стране восходящего солнца?
— Она чем-то напоминает Советский Союз: очень доброжелательный народ, у людей есть все необходимое для жизни, хорошие соцпакеты. А вот в университете пришлось нелегко, это вообще не сравнится с учебой здесь. Первые полгода я почти не покидал библиотеку — нужно было постоянно учиться.
— Помните скандал: бывшего министра юстиции Урана Ахметова критиковали за то, что он, обучаясь в Японии, ежемесячно получал стипендию в 1 500 долларов? Он сам утверждал, что для Японии это вовсе не много.
— У меня была стипендия в 1 800 долларов. Если ты приехал в Японию один, этих денег на жизнь хватит, но я был с супругой, и мы укладывались "тютелька в тютельку", хотя она подрабатывала — преподавала английский. Например, аренда жилья стоит минимум 500 долларов. Интернет, сотовая связь — все это гораздо дороже, чем у нас.
В итоге японцы возмутились: почему у иностранных студентов стипендия выше, чем минимальная зарплата госслужащих? Уже когда мы вернулись в Кыргызстан, стипендии уменьшились.
— Мне вспомнился печальный опыт программы "Кадры XXI века", когда государство вложило много денег в образование кыргызстанцев за границей. В итоге потратили огромную сумму, но многие участники программы решили не возвращаться на родину. У вас было желание остаться в Японии навсегда?
— Нет, я же взял на себя обязательство после учебы минимум три года отработать на госслужбе в Кыргызстане. Я понимал, что мое обучение обошлось недешево. Примерная сумма — 100 тысяч долларов. Это, конечно, гранты, но все равно значительные деньги. Было бы крайне безответственно не отработать их.
К сожалению, известны случаи, когда студенты хотели вернуться на госслужбу, но их не брали, потому что места уже были заняты. Со мной такого не случилось: я был заведующим международным отделом и смог не только продолжить работу, но и применить новые знания. Честно говоря, у меня не возникло и мысли о том, чтобы остаться в Японии: даже если получишь гражданство, своим там все равно никогда не станешь...
— Как вы стали судьей?
— Когда я подавал документы на конкурс, даже не верил, что пройду. Решил для себя: если не получится, уйду в частную компанию. Но прошел.
— Мне всегда было интересно, что чувствует судья, когда объявляет человеку, что он большую часть жизни проведет в тюрьме?
— Мне приходилось выносить приговоры о пожизненном лишении свободы. Вряд ли такое можно забыть… Каким бы ни был преступник, он все равно человек: ты оглашаешь приговор, а он смотрит прямо тебе в глаза. С другой стороны, человек совершил действительно тяжкое преступление, а принцип наказуемости никто не отменял.
— Как ведут себя преступники, когда понимают, что им грозит очень серьезный срок?
Запомнился один случай: на скамье подсудимых был пожилой человек, вор с огромным "стажем". Мне тогда было всего 35 лет. Согласно процедуре, я должен спросить обвиняемого, доверяет ли он суду. Так вот, этот мужчина долго на меня смотрел, а потом улыбнулся и сказал: "Ну ладно, доверяю". Представьте себе: старый вор, которому выносит приговор молодой судья…
Он признал вину, возместил ущерб, но у него было слишком много рецидивов. По старому Уголовно-процессуальному кодексу можно было, как по калькулятору, высчитать, какое наказание должен понести человек. Я назначил ему срок ниже среднего, учитывая возраст, но получилось все равно немало. Услышав приговор, подсудимый спокойно сказал: "Ладно". Люди, которые много раз представали перед судом, знают, как все высчитывается и какой срок им дадут.
На самом деле работать с уголовными делами очень тяжело, ведь приходится лишать человека свободы, а это гораздо ценнее любых денег. В этом плане гражданские дела куда легче.
— Я как-то изучала гражданские дела, и знаете, что меня поразило? Огромная доля из них — это дела по алиментам. Удивительно, что в Кыргызстане только суд может заставить многих мужчин помогать собственным детям!
— Да, люди почему-то не могут мирно разойтись сами, приходится обращаться в суд. Часто мужчины не платят алименты, женятся заново, рождаются новые дети, и они уже не имеют никакой материальной возможности заботиться обо всем потомстве. Поэтому и начинаются судебные процессы.
В последние годы появилась еще одна проблема: родители через суд решают, с кем останется жить ребенок. Раньше дети по умолчанию оставались с матерью, но теперь многие мужчины хотят воспитывать детей сами.
— Мне кажется, для мужчины это позор — решать вопрос об алиментах в суде.
— Мы не имеем права поучать людей, можем только слушать их. Кстати, женщины часто устают от этой ситуации и говорят: "Не хочешь платить алименты и участвовать в воспитании ребенка? Не вопрос. Давай только оформим это документально — я лишу тебя отцовства". Что интересно, в таком случае мужчины выплачивают все долги по алиментам.
На самом деле грести всех под одну гребенку не надо: в суд ведь попадают только те мужчины, которые после развода не хотят платить, а большинство людей все-таки выполняют свои обязательства.
— Мне кажется, многие женщины просто не хотят обращаться в суд. Вообще, у судебной системы в Кыргызстане не очень хороший имидж, люди не верят в правосудие.
Иногда происходит так: адвокаты уверяют клиента, что обязательно выиграют процесс, а на деле проигрывают. Но им же надо что-то сказать клиенту! Вот и идут разговоры...
Есть и другой момент. Возьмем, к примеру, Россию. Там представлять интересы по доверенности можно, только если у человека имеется юридическое образование. У нас такая норма отсутствует, и ваши интересы в суде может представлять любой человек.
— Как, по-вашему, можно улучшить профессиональный имидж судей, чтобы народ не думал, что все они взяточники?
— Во-первых, надо, чтобы между судьей и участниками процесса не было лишних контактов, чтобы они никогда не встречались вне зала суда.
Сейчас здания судов проектируют таким образом, чтобы не было свободного доступа к судьям. Но иногда люди все равно приходят и говорят: "Никто же не узнает". Я отвечаю: "Вон там камера, видите? Она работает постоянно. Извините, я не могу вас принять". Это защищает нас не только от обвинений в коррупции, но и от неправомерных действий, например, от того, чтобы нам что-то подбросили.
Во-вторых, важно, чтобы судьи оставались независимыми в материальном плане. Я не могу сообщить размер своего дохода, но в Кыргызстане у судей довольно высокие зарплаты.
В-третьих, необходимо очень жестко наказывать за взятки. Наши законы в этом плане суровые. Даже подозрение в коррупции означает для судьи конец карьеры.
— Не знаю, чиновников и политиков это ничуть не смущает...
— Но мы же не чиновники! Сколько судей становятся чиновниками, скажите? Нужно сделать так, чтобы все наши решения, все доводы о вынесении того или иного решения фиксировались. Это понадобится в случае, если какая-то сторона обвинит нас в предвзятости, чтобы можно было объяснить свои решения.
— Лично мне некоторые наши законы кажутся несправедливыми. А вам?
— В Кыргызстане так любят законы, что постоянно пишут новые… В итоге часто возникает ситуация, что по логике человек прав, а по закону — нет. Хотя вообще-то закон всегда должен стоять на страже справедливости.
Недавно депутаты признали, что последний УПК был принят поспешно. Появилась инициатива внести в документ поправки, но почему-то идея так и не пришла к логическому завершению. Возможно, это связано с последними политическими событиями, хотя я думаю, что кодекс все-таки надо доработать.
— Но введен же десятилетний мораторий на изменение УПК!
— На поправки в Конституцию тоже был мораторий, помните?.. Мы так увлеклись законами, мы сделали их настолько сложными, что обывателю — не юристу — трудно понять, как они работают.
Допустим, в Германии следующая система: если права человека нарушили, он просто приходит в суд, и там восстанавливается справедливость. У нас же человек приносит иск, а ему говорят: "Вы неправильно подали заявление". Он снова пытается подать иск, а ему опять возвращают документы и советуют обратиться к адвокату.
Судебный орган не имеет права подсказывать гражданам, он должен быть беспристрастным. Ведь раньше же у кыргызов были суды, где все решалось без лишней волокиты! Получается так, что люди обращаются за помощью, а сталкиваются с бюрократией. Думаю, эту систему надо менять.