Как кыргызский врач спасал людей на фронте — интервью

Алла Шерова уже сама человек-легенда: она — первый перфузиолог и один из первых анестезиологов-реаниматологов в Кыргызстане. А вообще в семье Шеровых на сегодня десять медиков.

— Он родился в октябре 1913 года в Куршабском районе (тогда это была Ферганская волость) в семье батраков. Папа почти не знал родительской любви и заботы, так как рано стал сиротой: родители умерли, когда ему было семь лет. Он воспитывался в детских домах, а затем попал в ташкентский интернат.

В 1931 году отец поступил в Среднеазиатский медицинский институт. Это учебное заведение в Ташкенте было кузницей медицинских кадров Центральной Азии. После окончания учебы он прибыл в распоряжение Наркомздрава Киргизии, и его направили в Жумгальский район. Папа сразу стал работать главным врачом: сначала в Чаеке, потом в Нарыне. В 1937 году его назначили главврачом в Кеминском районе и в селе Бурулдай.

— Так случилось потому, что в республике почти не было медицинских кадров с высшим образованием. Отец работал, наверное, в самые трудные годы: он боролся с трахомой, туберкулезом, венерическими заболеваниями, сыпным и брюшным тифом...

Моя мама, дочь русских переселенцев, работала акушером-фельдшером в Жумгальском районе. Там они встретились, полюбили друг друга и поженились.

О том времени мама и папа рассказывали мало. Конечно, им было тяжело, но в этом и заключалась их работа: лечить и просвещать население. Люди тогда доверяли народной медицине, а мои родители, кыргызский врач и русская акушерка, на лошадях ездили по горным кишлакам и объясняли жителям, из-за чего развивается туберкулез, как бороться с тифом… Маму все местные называли Валя-врач, она была единственным человеком, который помогал роженицам.

Когда папу назначили главврачом еще большего района, Кеминского, мама отправилась за ним. Но там они проработали недолго, потому что в 1939 году в Киргизии решили отрыть медицинский институт. Иса Коноевич Ахунбаев был знаком с моим отцом, он окончил ташкентский вуз на три года раньше. Именно Ахунбанев пригласил Аттокура Шерова занять должность ассистента кафедры нормальной анатомии, папа согласился и начал осваивать новую профессию. А ведь нормальная анатомия — один из сложнейших медицинских предметов, ему пришлось экстренно осваивать еще и латынь… На кафедре он проработал до 1941 года, а потом началась война…

— Да. Большинство первых преподавателей института, — а их было 16 — пригласили из Ташкента, Москвы, Ленинграда. Первый поток студентов составил всего 120 человек на 10 кафедр.

Преподавателей стало намного больше, когда в годы войны к нам эвакуировали Харьковский медицинский институт. Конечно, это усилило отечественный вуз и помогло ему, что называется, встать на ноги. Было много беженцев из Ленинграда, в республику приезжали ученые-евреи, которые спасались от гонений… Они легко вливались в коллектив, кыргызы принимали коллег с радостью. Все они работали дружно, уважали и ценили друг друга.

— Он ушел на фронт добровольцем и вернулся только через пять лет. Ахунбаев, к слову, тоже хотел уйти, но его не отпустили, потому что в Киргизии открыли военные госпитали: хирургический опыт требовался здесь.

Отец сначала воевал на Северо-Западном фронте, затем — на Первом и Втором Украинских фронтах. Он служил в воздушно-десантной гвардейской дивизии, поэтому и с парашютом прыгать приходилось. Помню, у него был парашютный значок с цифрой 16 — значит, совершил 16 прыжков.

Папа никогда не рассказывал о войне. Все, что мы знаем, вычитали в документах, которые он привез с фронта... ну и по его наградам. Сначала он был командиром сортировочного батальона: в силу своих знаний должен был понять, кому из раненых можно оказать помощь на месте, а кого надо отправить в глубокий тыл. Потом отец служил командиром медицинского санитарного батальона, затем — в операционной роте.

Он был награжден орденом Красной Звезды, медалями "За боевые заслуги", "За освобождение Праги", "За взятие Берлина". Кроме того, Сталин тогда выписывал благодарности за взятие городов и форсирование рек. Таких благодарностей у Аттокура Шерова было несколько, и по ним мы смогли отследить его боевой путь: сначала он был в Подмосковье, затем в Румынии, Чехословакии, Австрии и Берлине.

— Я родилась в 1939-м и, конечно, была лишена отцовской заботы. Он только однажды приходил на побывку, и я как сейчас помню этот день: стук в ворота нашего небольшого домика, я открываю и вижу какого-то темного человека в шинели. Бегу домой и кричу: "Бабушка, бабай пришел!" (нас пугали бабаями, чтобы мы не разговаривали с чужими людьми). Бабушка увидела отца и бросилась будить маму, которая спала после ночного дежурства: "Валя, Аттокур приехал!". Мама выскочила, рыдала... а мы, дети, смотрели и не могли понять, кто это и что вообще происходит. Помню, когда мы провожали отца, я сидела на плечах у дяди, который эвакуировался по болезни из блокадного Ленинграда. Все шли на железнодорожный вокзал и пели песню "Прощай, любимый город!", взрослые плакали...

Когда папа уходил на фронт, он сказал маме: "Валя, я не знаю, вернусь ли и какой будет моя судьба, но ты должна продолжить образование". Она послушалась и в 1941 году поступила в Мединститут.

— Он сразу вернулся на кафедру и начал писать кандидатскую диссертацию. Его почти не было дома: целый день Аттокур Шеров занимался со студентами, а потом оставался на работе, чтобы препарировать и описывать шейные артерии — это была тема его кандидатской. С фронта отец вернулся в феврале, а к декабрю работа уже была готова.

Я помню его диссертацию — толстый том с обобщениями, протоколами и рисунками. Мы сохранили эту работу, позже я передала ее КГМА. Насколько знаю, ректор вуза планирует создать музей истории медицины, где и будет выставлена папина диссертация.

— Все у нас знают академика Мамбета Мамакеева. Он был аспирантом, когда отец заведовал кафедрой. Так вот, Мамакеев очень хотел поскорее стать хирургом, а папа ему сказал: "Путь в хирургию лежит через анатомический театр". Мамакеев послушался Шерова и теперь говорит своим ученикам то же самое.

— Став деканом, папа понял, что теперь отвечает не только за себя, но и за ребят. К примеру, он часто одалживал деньги студентам, которые нуждались. Ребята из Ошской области иногда жили у нас по трое, пока не устраивались в общежитие. Отец сам был сиротой и считал, что людям необходима поддержка.

Аттокур Шеров старался помогать студентам не только в учебе и материально, а также приобщал их к культуре, искусству… Всегда призывал ребят изучать русский язык, потому что именно он давал возможность приобщиться к мировой культуре, да и учебников на кыргызском не было.

Папа понимал, насколько трудно приходится студентам из регионов, особенно тем, кто окончил кыргызские школы: им надо учиться медицине, а параллельно еще осваивать русский и латынь… Тогда он решил написать учебник и даже успел подготовить несколько глав. Отец писал названия мышц на латыни, русском и кыргызском языках. К сожалению, у нас дома случился пожар, и все, что было на его письменном столе, сгорело...

В этом году земляки поставили отцу памятник в Узгене. После его смерти прошло уже 52 года, но Аттокура Шерова помнят, и наша семья очень благодарна за это.

— Дома его толком и не было. Он занимался со студентами, потом засиживался в "анатомичке", а когда приходил домой, мама говорила: "Папа пришел. Тихо, дети, он работает". Когда отец закончил кандидатскую диссертацию, пошли должности…

Отец был закрытым человеком, не проявлял любовь на словах, но доказывал ее действиями. К примеру, нам с сестрой нравилась классическая музыка, оперы и оперетты. Узнав он этом, папа купил нам проигрыватели. Когда он ездил в командировки в Москву, мы просили привезти пластинки, а потом устраивали дома музыкальные вечера.

Еще мы с сестрой занимались легкой атлетикой и переживали, что отец запретит: ну как же, кыргызские девочки бегают по городскому стадиону в шортах и майках... А однажды мама рассказала, что он пришел на стадион и незаметно наблюдал за нами. Потом дома сказал ей: "Ладно, Валя, пусть занимаются спортом". Когда же мы вошли в сборную Киргизии и стали ездить на соревнования, папа нами очень гордился.

— Папа никак мне не помогал, только привил любовь к медицине. После окончания университета я отправилась работать в Кеминский район, а позже вернулась во Фрунзе. Знала, что Иса Ахунбаев провел первую в республике операцию на сердце, пришла к нему и сказала: "Хочу работать с вами. Хотите, буду кардиологом?". Иса Коноевич ответил, что кардиологов у него достаточно, но для проведения сложных операций сердце надо "отключать", — словом, ему требовался специалист по искусственному кровообращению. Я согласилась. Позже стала участницей первой в нашей стране операции в условиях искусственного кровообращения: крутила машинку, обеспечивая хирургу возможность оперировать, когда кровообращение идет в обход сердца.

Почти всю жизнь я проработала в клинике Ахунбаева анестезиологом-реаниматологом и перфузиологом — специалистом по искусственному кровообращению. Отец говорил: "Я анатом, а ты будешь патанатомом". Я отвечала, что, наоборот, буду помогать людям выживать. Наверное, Бог когда-нибудь накажет нас за то, что мы стольких не пустили на тот свет...