— Здравствуйте, Ильгиз Торекулович! Очень приятно, что вы пришли к нам в студию. Как вы себя чувствуете?
— Последний день рождения, насколько мне известно, вы не отмечали из-за того, что неважно себя чувствовали. А внуки и другие родственники приезжали к вам с поздравлениями?
— Дочь, сын и внуки поздравили. Мы накрыли стол, пообщались. Думаю, как потеплеет и самочувствие улучшится, можно будет собрать самых близких и отметить день рождения.
— Но выглядите вы бодрячком.
— Внешне, может, и выгляжу так, но энергия и силы уже не те. Я, например, давно не употребляю спиртные напитки.
— Вы никогда и не курили, наверное.
— По молодости с друзьями было дело, когда отмечали праздники. Но сейчас не курю. Я стараюсь сохранять энергию, интересуюсь своими научными проектами, сотрудниками, управлением.
— Можно узнать, каким было детство сына "врага народа"? Наверняка оно отличалось от детства других детей.
— Детские годы были непростыми. В 20-30-х годах отец работал на руководящих должностях на юге республики. Тогда наша семья жила нормально. Затем отца направили в Москву в Институт красной профессуры. Он был не просто идеологическим и административным работником, но и культурным, образованным человеком. Отправили его в Москву, чтобы он там готовил идеологических работников для страны. Там учились представители разных республик. Мы туда приехали в 1935 году. Слушатели тоже жили с семьями в Москве в большом общежитии в центре. Дети тесно общались с представителями разных республик. Языком, объединяющим нас, был, конечно же, русский. Мы часто ходили в кино и вообще хорошо проводили время.
— Я читал ваше интервью. Вы говорили, что в 12 лет были почтальоном в своем селе и с вами часто происходили какие-то истории. Вас даже наградили после войны. Можете рассказать об этих историях?
Сразу, как приехали в Шекер, мама написала заявление в райком с просьбой разрешить работать в райцентре Кара-Бууринского района. Ей сразу отказали. Даже сказали, чтобы она отдала нас в детский дом, а сама шла на все четыре стороны. Она пошла в райисполком, где председатель заявил то же самое.
Мама вышла из его кабинета в слезах, но человек, который тоже сидел в кабинете, сказал, чтобы она подождала его в приемной. Это был немец по фамилии Дзюдорман. Через время он вышел, сказал, что является заместителем председателя райгоскомитета по заготовкам сельхозпродукции, и предложил маме работу учетчика. Даже обещал обеспечить жильем.
— То есть, получается, он спас вашу семью?
— Да. Мы тогда переехали в Кировку, и там нам выдали 2-комнатную квартиру в одноэтажном общежитии, где жили сотрудники райгоскомитета по заготовкам.
— Получается, тот немец сжалился над вашей семьей?
— Он работал заместителем председателя этого учреждения. Наша мама была грамотной, а таких людей в то время было мало. Возможно, он сжалился или же решил воспользоваться моментом, чтобы у него был хороший работник.
— Вы помните отца? К тому моменту он еще был жив?
— Конечно помню. В то время, когда мы жили в Кировке, шел уже 38-й год. Отца уже не было в живых: его расстреляли. Но мы об этом узнали через 20 лет…
— То есть тогда вы не знали о его судьбе?
— Нет, не знали. Мама через два года после того, как официально стало известно, что отца арестовали в Москве, обратилась в госорганы с просьбой сообщить о его судьбе. Ей только через два года сообщили, что Торекул Айтматов умер 8 ноября 1938 года, место и причина смерти неизвестны. Вот такой вот официальный ответ. Судьбы людей решала "тройка" по документам, которыми она располагала. На каждого человека отводилось 20 минут. Решение принимали сразу.
— Кто входил в эти "тройки"?
— Представители соответствующих московских госорганов.
— Вы помните день, когда мать узнала о смерти мужа? Насколько я знаю, об этом вам объявили через два года после его ареста, а причину смерти сказали только через 20 лет.
— Что говорилось в том письме?
— Что отца расстреляли… После письма мне стало тяжело дышать. Я вышел из купе и начал вспоминать свои детские годы, как жили с отцом, гуляли с ним, и заплакал. Какая-то женщина спросила у меня, не из заключения ли я вышел. Мне тяжело было говорить, и я кивнул ей. А она начала рассказывать, что в жизни всякое бывает, нужно уметь это пережить и жить честно. Мне стало легче от ее добрых пожеланий. Когда она выходила из вагона, я помог ей спустить вещи.
…Потом, когда наше государство обрело независимость, стало известно, что расстрелы произошли 5 и 8 ноября, тогда погибли 137 человек. Только при Акаеве (первый президент суверенного Кыргызстана. — Прим. ред.) перезахоронили их останки.
— Не задумывались тогда, за что их все-таки расстреляли?
— Расстрел был связан не только с нашей республикой. По всему Советскому Союзу погибли миллионы людей. Наверное, Сталин думал, что они опасны, он боялся захвата власти.
— А вы помните отца? Каким он был? Можете рассказать о самом ярком воспоминании?
— Когда мы жили в Москве, на летних каникулах отцу разрешали по работе выезжать в деревни с семьей. Мы жили там в простых избах, ели ржаной хлеб, в лесу собирали грибы, ягоды. Потом дома готовили из них что-то.
— Вы с детства говорили на русском?
— Да, но немного понимали и кыргызский. Когда отец работал на юге областным руководителем, к нам каждое утро приходил узбекский мальчик и просил поесть. Мама передавала ему через нас хлеб.
— А где Чингиз Торекулович научился так хорошо писать и говорить на кыргызском?
— Это было позже, когда мы прибыли в Шекер. Там мы начали осваивать родной язык, к тому же Чингиз ходил в кыргызскую школу.
— Был ли языковой барьер в общении со сверстниками и вообще с односельчанами?
В августе перед началом учебного года вдруг пропало семь мальчишек от 12 до 15 лет. В том числе Чингиз. 3 дня искали их, а потом кто-то сказал, что мальчики ушли на войну и на вокзале просились, чтобы их отправили воевать. Родители поспешили вернуть их домой.
— Наверное, влетело Чингизу от мамы?
— Нет, вроде. Кстати, среди этих семерых мальчишек были и русские, и кыргызы, и немцы. Такая вот идеологическая подготовленность.
— Я слышал, что, когда вы работали почтальоном, еле спаслись от какого-то дезертира.
— Когда началась война, зарплаты, которую получала мама, хватало на одну буханку. Положение семьи было тяжелое, поэтому мы переехали в село Манас, куда маму пригласили бухгалтером колхоза. Там мы собирали пшеницу, картошку, кукурузу. Жить стало легче. Жители села относились к нам с пониманием, помогали. Школьные учителя были добры к нам.
Когда мы переехали в село Жийде, от школы нас отделяла река Талас. Моста поблизости не было, приходилось добираться до ближайшего моста и снова подниматься вверх до школы уже по другому берегу. Бывало, в летнее время мы переплывали реку, а зимой приходилось переправляться через мост. В Жийде была почта, куда я после школы относил собранные письма. Так я совмещал учебу и работу почтальоном.
Многим односельчанам я читал письма, потому что грамотой владели не все. Труднее всего было читать извещения о гибели. Многие даже стали опасаться моего прихода, боялись, что принесу плохую весть. Потом председатель мне велел плохие письма отдавать ему, мол, сам известит.
— А как вы с почтой преодолевали реку Талас?
— На летних каникулах дали мне старую и хромую лошадь. Но на ней можно было перейти через реку. Со временем ей стало тяжело переходить воду, приходилось идти через мост.
— Это большое расстояние. Не опасно было ездить между селами?
Ближе к осени я поехал в Покровку на лошади за почтой. Кроме этого, забрал пособия. Когда возвращался, увидел того самого парня из ущелья, видимо, он был дезертиром. Узнав меня, он обрадовался. Я сделал вид, что направляюсь к нему. Но, когда приблизился, ударил камчой лошадь и быстро проскакал мимо. Он начал швырять мне вслед камни, но попал в лошадь, от чего она поскакала еще быстрее. Пройдя несколько километров, она споткнулась и упала в одну сторону, а я в другую. Кое-как добрался до Жийде и сдал кобылу. Утром узнал от охранника, что она отдала концы. Я до сих пор благодарен ей за то, что она успела меня спасти от того человека.
— Сильно испугались, когда убегали?
— Да. Но главное, сохранил все деньги и письма.
— Можете рассказать о своем брате Чингизе? Какое осталось самое яркое воспоминание о нем?
— Самое яркое воспоминание — это то, что он стал известен своими произведениями.
— Вы их все читали?
— Нет, но начальные все. Его герои — люди, с которыми мы жили и общались.
— А вы могли поссориться с братом?
— Нет, мы не ссорились даже в детстве. Чингиз в Покровке окончил 7 классов, после поступил в Джамбул в зооветеринарный техникум. Потом поступил в сельхозинститут и получил высшее образование по специальности "ветеринар".
— Вы внесены в список 2 000 выдающихся людей ХХ века. Это по докладу международного биографического центра Кембридж в Англии. Знали об этом?
— Я не припоминаю.
— Вы автор 15 изобретений. Какое из них самое значимое для вас?
— Это крупное научное открытие об остаточных напряжениях в горных породах.
— То есть до вас об этом явлении никто не знал?
— Я узнал, при каких ситуациях возникают горные удары.
— О каком поступке в своей жизни больше всего жалеете?
— Я ни о чем не жалею. Только в отдельных случаях, связанных с техническими явлениями.
— Вы можете назвать себя счастливым человеком?
— Нет из-за ситуации с отцом, у матери здоровье было подорвано. Нас было четверо детей, и ни кола, ни двора. Хорошо, что люди помогали, поддерживали нас.
— Вы осознанно не пошли в политику?
— В политику официально не входил, но был приверженцем того, чтобы все законы соблюдались строго.
— Скажите, когда ваша племянница Ширин стала депутатом, вы порадовались за нее?
— Я отнесся к этому просто, особой радости не ощутил, но и негативной реакции не было. Пускай работает, может, со временем станет государственным деятелем.
— Почти 30 лет существует независимое государство Кыргызстан, но до сих пор больших сдвигов в экономике нет. Как думаете, почему?
— У нас не выработана государственная политика для решения экономических, политических и социальных вопросов. Нужно уделить больше внимания Академии наук. Считаю, что основой развития общества должна быть наука.
— Среди стран СНГ меньше всего выделяется на развитие науки у нас. Как вы к этому относитесь?
— Негативно. Когда я стал президентом академии, сразу увеличил численность кадров. А сейчас она сократилась в три раза.
— Из всех президентов республики больше всего ее поддерживал Акаев. Академию наук нужно обеспечить материально и финансово. Этого нет. В результате наука не может определять стратегию развития Кыргызстана.
— Если бы вы стали на пару дней президентом, что сделали бы в первую очередь?
— Я бы дал указание поставить жизнь республики на научную основу. Чтобы именно наука разбиралась в экономических, политических, социальных и международных вопросах. Наша стратегия развития не имеет глубокой научной основы. Связь с наукой у нас очень слабая.
— Есть ли у вас мечта?
— Хотелось бы, чтобы наука стала основой развития Кыргызстана.