Как менялась преступность в Кыргызстане — интервью с полковником милиции

В начале года заместитель министра внутренних дел Нурбек Абдиев заявил, что МВД намерено внести поправки в уголовное законодательство в части ужесточения наказания для членов ОПГ. Это заявление было сделано на фоне разборок преступных группировок в Оше.

Александр Зеличенко, отвечая на вопрос, в чем кардинальное отличие ОПГ от обычного криминала, сказал, что организованные группы заинтересованы в расширении своего влияния за пределами преступного мира.

— Многие считают, что ОПГ в Кыргызстан пришли вместе с независимостью, но это не так. Организованная преступность была и в СССР. Отличие в том, что тогда она не выходила за рамки криминальной среды. Знакомая нам преступная иерархия, деление на красных и черных появились еще в середине XIX века в России. Тогда же возникли такие термины, как "вор в законе", "смотрящие" и так далее. Кстати, я не люблю эти названия, потому что, по моему мнению, они поднимают статус преступников в обществе. Ранее были так называемые "иваны", чуть позже их стали называть "буграми". Это были преступные шайки, которые занимались исключительно преступным промыслом — разбоем на дорогах, убийствами. Они грабили храмы, нападали на купцов, потом перешли на банки. Так зарождалась организованная преступность. Однако эти люди жили в своем мире, творили свои разборки, создали свою иерархию. Какого-то большого влияния за пределами сообщества у них не было.

— Да. Когда я пришел в органы внутренних дел, старшие товарищи рассказали мне о таком случае. В районе Ошского рынка вдоль речки находился так называемый "Париж". Налепленные друг на друга мазанки, кривые улицы… Там жил один неприметный человек. Он ходил в кирзовых сапогах, шапке-ушанке, ватнике. Жил спокойно в маленьком чистеньком домике. Но вот он умер, и на похороны начали съезжаться люди со всего Союза. Специфические граждане криминального вида. Наши сотрудники на это обратили внимание, начали разбираться, и оказалось, что это был действительно самый настоящий вор в законе с огромным авторитетом. Так вот, о его "авторитете" за пределами преступного мира никто не знал, даже соседи.

— На мой взгляд, в конце 70-х — начале 80-х годов прошлого века. Не секрет, что в период "застоя" бурно расцвела коррупция, а вслед за ней заявила о себе и организованная преступность. Сначала появились организованные этнические преступные группировки — цыганские, азиатские, славянские. Их было очень много, они враждовали между собой. Скажем, Черкизовский рынок в Москве был разделен на секторы, буквально до метра. Здесь таджики, там азербайджанцы и так далее. Регулировалось все четко: попробуй перейди черту, это сразу вызовет ответную реакцию.

Работать с этим крайне сложно — советская милиция к этому была совершенно не готова, тем более что практически невозможно было внедриться в этнические сообщества. Например, чтобы работать с кавказскими преступными группами, надо знать их язык, традиции, быть вхожим в их круги. Пришлось перестраиваться на ходу.

Более-менее с ними научились работать — бах! — опять передел преступного мира, и появляются преступные конгломераты, которые делятся не по этносам, а по территории влияния. Например, Свердловская преступная группировка берет под контроль "Уралмаш". Представьте ее доходы! Ведь это и продукция, и промышленность, и драгоценные металлы. Примерно то же начало происходить в Москве и крупных городах СССР.

— Я лично с этим не сталкивался, но слышал, как это происходило, ведь преступник не всегда мужик с ножом за голенищем. Среди них есть умные люди со стратегическим складом ума. Существовала практика, когда выходца из ОПГ направляли на учебу в высшую школу милиции! Причем делали это "вдолгую". Выделяли сына кого-нибудь из "авторитетов" и постепенно готовили его. Он оканчивал среднюю школу, служил в армии, оканчивал среднюю школу милиции, работал участковым, потихоньку двигался по карьерной лестнице. И вот приходит в уголовный розыск и начинает "двигаться" там; становится начальником отдела, начальником управления и так далее. Для успешной карьеры свои ему могли подкидывать какую-то информацию, чтобы он мог о себе заявить, кого-то задержать, обезвредить. В итоге в правоохранительных органах появлялись глубоко законспирированные ставленники ОПГ.

— Примерно в 1986-1987 годах. Тогда было совершено несколько очень серьезных преступлений. Одно из них — нападение на кассу Политеха. Бандиты провели глубокую разведку, отследили графики движения инкассаторов, выдачи зарплаты, внедрили своих людей, чтобы охрана не могла вовремя среагировать. В то время я был начальником отдела уголовного розыска Иссык-Кульской области. Мы понимали, что сталкиваемся с совершенно иной преступностью. Это уже не единичные разбои и кражи, а системная преступная деятельность: рэкет, вымогательство, "наезды" на бизнес. Предпринимателей "ставили на счетчик"; если они не подчинялись, воровали их детей, сжигали дома.

— Именно! Следующий этап их эволюции — внедрение криминала в государственные органы. ОПГ до тех пор просто ОПГ, пока она довольствуется выгодой, полученной чисто от уголовных преступлений. Пока ты воруешь, "таскаешь" наркотики, продаешь оружие — у тебя "общак", ты преступная группа. Но как только ты реально начинаешь заявлять претензии на политическую власть с целью увеличить свои доходы, это уже называется "мафией". На Западе руководители наркокартелей начали рваться к власти гораздо раньше. Цель — стать депутатом, руководителем правительства и даже президентом. К сожалению, мы тоже одно время очень активно перенимали этот опыт. Вот тогда начинается мафия, и это уже следующая, чрезвычайно опасная вершина преступной эволюции.

К счастью, мы опомнились чуть раньше и в общем-то серьезных последствий не допустили. Криминал рвался во власть активно, но были найдены способы контролировать этот процесс и не допустить массового прихода "братвы". Изменить ситуацию в свою пользу им тогда не удалось.

— Очень хороший вопрос. Люди часто его задают, и это закономерно. От правоохранителей необходимо требовать добросовестного выполнения работы. Но преступность — это социальное явление, так же как бедность, болезни, наркомания, алкоголизм и прочее. Когда в советское время были лозунги типа "Победим преступность", я, как профессионал, понимал, что это невозможно. Общество, в котором нет преступности, — это утопия. Но если преступность невозможно на сто процентов "зачистить", то остается ее контролировать — держать руку на пульсе. Потому что если государство не будет эффективно этого делать, то со временем ОПГ найдут способ взять под контроль само государство.

— Вспомним резонансный случай с криминальными разборками в Оше, когда был убит один из членов ОПГ. Тогда говорили, что он был в оперативной разработке, и резонно задавался вопрос: как же правоохранители допустили это убийство? Все потому, что общественность не знает содержания термина "оперативная разработка". Это не значит, что за человеком, который под ней находится, ведется скрытое наблюдение и прослушиваются его разговоры, — таких возможностей ни у кого нет. И если вы где-то услышите, что так кто-то работает, не верьте! Я многое повидал, это невыполнимая задача.

Если человек находится в "разработке", значит, его поведение привлекло внимание оперативных органов, у них есть основания подозревать его в организованной преступной деятельности. Он может напрямую не быть исполнителем будущих преступлений, но выступает в качестве организатора — наводчика, логиста. Помню, когда был начальником милиции в Таласе, произошел такой случай. Мало кто знает, но в Таласской области в свое время сеяли опий, целые плантации. После ликвидации этой промышленности остались определенные запасы, которые заинтересовали бандитов. Джамбульские группировки, совершив ряд преступлений на своей территории, приезжали в Талас, ложились на дно. Им массово свозили опий со всего региона. Они "прокалывали" свои деньги и возвращались обратно. И вот как раз благодаря той самой оперативной разработке, то есть наблюдению за людьми, которые вызвали подозрение своим образом жизни, нам удалось задержать девять матерых преступников.

— По организованной преступности есть три статьи. Самый серьезный срок лишения свободы — за финансирование организованной преступной деятельности; вторая — за участие в преступной группе; и третья — за оказание содействия. Но вот доказать вину по этим статьям крайне тяжело. Показания никто не даст, а если и дадут, то на свидетеля оказывается бешеное давление. Сейчас, конечно, есть методы, когда того, кто дает показания, скрывают, изменяют его голос, в суд не вызывают свидетелей. Это все западный опыт, который там годами нарабатывался: охрана свидетелей, изменение документов, вплоть до изменения личности. В странах, где давно работают с организованной преступностью, эти меры используются уже 50 лет. Для этого нужны огромные деньги, которых у нашей системы нет. Поэтому сотрудники милиции, оперативники выбирают более простой путь — задержание с наркотиками, оружием. Это жегловский принцип — вор должен сидеть в тюрьме. Не важно, за что я его туда отправлю, он должен сидеть в тюрьме, не морочить голову честным людям, не мешать им жить.

Я сторонник глубоких оперативных разработок, но понимаю и простого сотрудника. Ведь, кроме всего прочего, он находится под давлением начальства: "Почему он до сих пор на свободе? Ты давай с ним разбирайся, давай его сажай". И легче, действительно, найти 5 граммов кокаина в кармане и отправить преступника на зону, чем ходить за ним еще 5 лет. В конце концов, неизвестно, чем это закончится, потому что над этим еще есть прокурор, у которого есть дети и семья, такой же судья, и так далее. А сядет он в тюрьму или не сядет — это большой вопрос.

— Нужна четкая законодательная база. Если заместитель министра об этом говорит, я отношусь к нему с глубоким уважением, думаю, что он отвечает за свои слова. Видимо, нужно всерьез заняться самими подразделениями по борьбе с организованной преступностью — отбором сотрудников и их оснащением.

Третье — политическая воля. Она есть, но я бы ее выразил еще более жестко. Нужно говорить всегда и с самых высоких трибун, что мы против ОПГ, что мы поддерживаем сотрудников милиции, поддерживаем ГКНБ в этом отношении. Сотрудник милиции должен чувствовать, что у него прикрыт тыл, что государство за него. Потому что, когда он этого не чувствует, он начинает бояться: сейчас я хлопну бандита, его завтра отпустят, а у меня семья, дети, зачем мне это надо? Когда мы разговариваем с нашими ребятами, коллегами, это чувствуется. В советское время я этого совершенно не боялся. В конце советской эпохи тоже начались проблемы — уже не было того чувства, что если не нарушаешь закон, делаешь свою работу, то будешь прав во всех отношениях.

Ну и, наверное, крамольную вещь сейчас скажу, но я должен ее сказать. Есть примеры, когда организованную преступность в нашей стране использовали на высоком уровне для достижения политических целей. ОПГ использовали для давления, в том числе во время выборов, на избирателей. Люди это видели. И вот об этой практике надо забыть раз и навсегда! Милиция для этого не нужна: сама власть может с этим разобраться! И тогда преступность автоматически уйдет из власти и снова будет вне закона. А уже на этом поле главным оружием для борьбы с ОПГ остаются оперативная работа и профессионализм сотрудников правоохранительных органов.