Киргизская ССР стала второй родиной для российского философа Александра Секацкого. Она познакомила его с воинским духом охотников-мергенов, с опытом кочевников и даже отметила медалью за спортивные заслуги. Вместе с корреспондентом Sputnik Секацкий написал "автопортрет философа в юности" на фоне кыргызских городов и гор.
Как уроженец Минска Александр Секацкий попал в Кыргызстан? Его отец был летчиком военно-транспортной авиации и довольно долго служил в Чуйской долине. Семья Секацких жила в Канте, Токмоке, Фрунзе (ныне Бишкек). Последний раз Александр был в Кыргызстане около 15 лет назад, но любит нашу страну по-прежнему. Он бывал на Средиземном море, купался в Атлантическом океане, но до сих пор сохранил память об Иссык-Куле.
— В юности вы увлекались спортом и даже победили на республиканском чемпионате среди юниоров по прыжкам в высоту. Философия редко ассоциируется с физической культурой. Или нет?
Современный спорт отдалился от этого принципа. Сейчас нужно выбирать: или профессиональный спорт с полной самоотдачей и самоограничением, или развитие духовных, интеллектуальных качеств. Наш мир управляется по принципу профессионализма: "Если хочешь чего-то достичь, нужно полностью сосредоточиться на этом, отбросить все побочное и решать одну сверхзадачу".
— У вас довольно "неакадемический" послужной список — вам удалось поработать и киномехаником, и сторожем, и монтировщиком театральных декораций. Расскажите об этом подробней.
— Напомню важный "позднесоветский" принцип: "За символическую плату — символический труд". Тогда человек мог работать сторожем или дворником и гарантировать себе сносную жизнь. К тому же на такой непрестижной работе оставалось много свободного времени. Так зарождался советский андеграунд — доморощенные художники, поэты, философы. Парадокс был в том, что ценность такого трудоустройства стала понятной только тогда, когда страна его лишилась в начале 90-х.
Дольше всего я проработал киномехаником во фрунзенских кинотеатрах и на кинопередвижке. Мы с напарниками ездили по айылам и показывали там фильмы. Больше всего сельские зрители любили индийское кино, хотя в городах картины Болливуда не собирали полных залов. То, что городскому зрителю могло показаться наигранным и глупым, сельским воспринималось как ритуал, где точно известно, чего ждать.
Эти фильмы подсказывали зрителям правильные эмоции. Во время показа я уже заранее знал, где зрители будут смеяться, а на какой минуте вскрикнут от ужаса. Можно было секунда в секунду услышать всхлип во время душещипательной сцены на нескольких сеансах подряд — причем всхлип раздавался всегда одинаковый!
— Случались ли забавные ситуации с киномехаником Секацким?
— А какая запись в вашей трудовой книжке была самой необычной?
— "Помощник табунщика". Когда перегоняли стада, табуны или отары из Казахстана в Монголию и обратно, кроме опытных чабанов, которые отвечали за животных, требовались переговорщики с местными властями, которые решали вопросы с ночлегом. Я проработал таким "младшим чабаном" два месяца. В принципе любой, кто мог подолгу ездить верхом и не жаловаться, подходил на эту роль.
У нас были охотничьи карабины, которые по инструкции требовались для защиты от волков. Как и все советские инструкции, она исполнялась не слишком строго, и в дороге мы охотились на сайгаков.
— В своих лекциях и письменных работах вы неоднократно рассуждали о духе воинственности. Стоит ли за этим интересом какая-то биографическая подоплека?
— Да, несколько эпизодов подстегнули мой интерес. Еще в школе я видел, как маленький паренек-кыргыз проявляет абсолютное бесстрашие в любой драке вопреки инстинкту самосохранения. Это было похоже на одержимость. Однажды этот парнишка выбил из окна кусок стекла и бросился на противников намного старше него. Тогда вокруг заговорили: "Да он же мерген!". Так называли тюркских охотников и военную аристократию. Сословия, способные к одержимости и культивирующие ее, были у многих народов — вспомним скандинавских берсерков. Природа такой воинской одержимости до конца непонятна.
— Еще один частый "гость" ваших философских работ — номад, кочевник. Откуда он к вам пришел?
— Благодаря частым переездам я сам сформировался как номад с детства. Несмотря на то что выезд за пределы страны был фактически перекрыт, внутри можно было ехать куда угодно, не имея больших денег, жить на "подножном корме". Как и положено империи, пусть угасающей, поздний Советский Союз прививал своим жителям мобильность. Если тебя призывали служить из Киргизской ССР, то ты уезжал на Дальний Восток или на Байкал, и наоборот. Это давало призывникам ощущение большой страны.
Номадизм в высшем смысле — это стремление человека к самосохранению. Если человек смиряется с повседневными графиками и расписаниями, если "мотив домашних тапочек" для него главный в жизни, он начинает умирать, оставаясь внешне живым. И наоборот, легкость на подъем и непривязанность к обстоятельствам задают внутренний уровень свободы. Можно даже рассматривать номадический драйв как базисную потребность человека.
