У Виктории Победы вот-вот появится четвертый ребенок, когда будут готовы документы на удочерение. Из всех дочерей бишкекчанки биологической является лишь одна — младшая. Женщина не понаслышке знает о том, каково приходится детям в кыргызстанских детдомах.
— Первым делом расскажите о себе.
— Я родилась в Алтайском крае, мы жили в лесу, в закрытой зоне, где находились дачи секретариата райкома партии. От ближайшего населенного пункта до нашего дома было два километра.
Нас в семье было четыре сестры. Мы привыкли жить в суровых условиях. Во-первых, алтайские зимы очень морозные — 9 месяцев в году постоянный холод. Во-вторых, мы держали домашний скот, и все обязанности по уходу за ним были на детях. В шесть лет я уже готовила, доила корову, ухаживала за скотом.
— Почему ваша семья переехала в Бишкек?
— Моя мама родом отсюда. Она плохо переносила алтайский климат, и в 1992 году мы уехали в теплый Кыргызстан. Мне тогда было 10 лет, но я до сих пор помню запах Бишкека. Он был безумно красивый, безумно зеленый!
Меня поразили люди. Я не могла понять, почему, когда приходишь в гости, ты не выходишь из-за стола и тебя постоянно угощают. Такое гостеприимство было для меня шоком, потому что на Алтае люди гораздо суровее.
Когда мне исполнилось 14 лет, умер папа. У семьи осталось много долгов, это были 90-е — достаточно сложные времена для всех. Моя старшая сестра на тот момент родила дочь и развелась с мужем, а младшей было всего 7 лет. В доме остались одни женщины, и нам пришлось очень много работать.
Я стала помогать маме, которая работала на Ошском рынке. Потом мы с ней переехали в Россию.
— Почему вы вернулись в Кыргызстан?
— У меня был достаточно тяжелый развод с мужем. Я устала от его алкоголизма и рукоприкладства, оставила ему все имущество, уволилась и уехала. Оказалось, что на тот момент я уже была беременна. Тут у меня родилась дочь.
— Каково вам было тут одной, с маленьким ребенком?
Сложность была не в том, чтобы заработать. У моей дочери обнаружили опухоль мозга, два года она не спала вообще, ее сон длился 10 минут. То есть я даже не успевала заснуть, как она снова начинала плакать.
Это сплошной кошмар. Нельзя было оставить ребенка няне, ведь если у меня из-за ее бессонницы такие нервные срывы, то что будет с ней?
Я перепробовала все, чтобы вылечить дочь, но ничего не помогало. В итоге случайно познакомилась с хорошим невропатологом. Первый курс лечения она провела вообще за свой счет, потому что к тому времени у меня не осталось ни сил, ни денег.
Лечение дало результаты — дочь стала потихоньку спать, и я смогла выйти на работу. Пока ребенок был под присмотром няни, я трудилась на удаленке и работала массажистом. Зарабатывала, как могла.
Сейчас дочери 3 года. Никто не знает, как поведет себя опухоль, но пока она не растет. Слава Богу, болезнь не сказалась на развитии, и благодаря лекарствам моя дочь ведет полноценную жизнь.
— У вас ведь еще и приемная дочь. Как вы ее удочерили?
— У меня и в мыслях не было брать приемных детей. Я ведь тяну дочь одна, это тоже тяжело.
Как-то я находилась в страшной депрессии, было непонятно, как выживать дальше. В тот момент мне попался на глаза пост в Facebook, что собирают деньги на обучение мальчика из детского дома. У меня были знакомые, которые помогли бы устроить его на бюджет. В общем, мы помогли ему адаптироваться.
Время шло, и как-то она сказала, что хочет остаться со мной. А я и не против! За это время я безумно к ней привязалась.
Сейчас я готовлю документы для опеки еще над двумя девочками. Одна из них подверглась насилию, там очень страшная история, о которой я не могу говорить.
— Тяжело было адаптировать дочь к нормальной жизни?
— Первое время приходилось очень непросто, например, дочь не ела в моем присутствии. Не знаю, почему так происходило, она до сих пор не может ответить мне на этот вопрос. Кошелек и холодильник у нас всегда в свободном доступе.
У таких детей также нет навыков заботы друг о друге. Например, посылаешь дочь в магазин, а она купит еды только себе. Сначала это страшно злило, но затем я мягко стала спрашивать: "Кто из нас будет это есть — ты или я?". Со временем мы это преодолели.
— Вам не страшно было, что старшая дочь подаст дурной пример младшей?
— Да, первое время я боялась. Вначале они друг друга сторонились, потом началась ревность. Я не оставляла их наедине. Только потом девочки наладили контакт, стали заботиться друг о друге.
— Как вы поняли, что дочь вас приняла?
— Она расплакалась. Долгое время не показывала каких-то эмоций, а тут слезы… Я впервые увидела, насколько она ранима.
— Я несколько раз была в детдомах, а для журналистов там всегда идеальная картинка. И тарелки, полные мяса, и румяные детки в выглаженной одежде. Что на самом деле?
— А на самом деле все гораздо сложнее. Я общаюсь с детьми из разных детдомов. Где-то воспитанникам уделяют больше внимания, но бывают и вопиющие случаи, например, кражи денег с карт детей. Я до сих пор воюю из-за этого с директором одного детдома.
Недавно позвонила девочка в девять вечера со слезами: "Меня тут оскорбляют. Я собираю чемоданы и ухожу". Ей 14 лет, и она беременна.
Мне пришлось сорваться туда, ругаться с воспитателями, объяснять, что это дети и вступать с ними в перепалку не нужно. Говорила, что именно они должны объяснять воспитанникам деликатные моменты. У этих детей часто нет понимания об интимных отношениях, например, они могут откровенно говорить о сексе.
— Я как-то читала объяснительные из одного нашего детского дома, и у меня волосы встали дыбом. Например, мальчик 12 лет пытался совершить половой акт с девятилетним ребенком. Где дети такого нахватались?
— До карантина я начала писать законопроект, который бы запрещал воспитанникам детдомов выход в интернет. Дело в том, что воспитатель физически не может все проконтролировать, в результате у детей складывается неверное восприятие мира.
Еще в соцсетях им пишут мужчины и женщины: "Сфотографируйся так-то, а я тебе денег на телефон переведу". Вот так и создается детская порнография.
— У вас будет трое удочеренных девочек и одна своя. Как вы их вытянете?
— Все верно, но пока мне удается справляться. Те деньги, что они сами зарабатывают, остаются у них на карточках, они полностью на моем обеспечении.
Так как у девочек один размер, нам не приходится много тратиться на одежду. Я договорилась со школами и курсами, и теперь дочери проходят бесплатное обучение.
Что касается продуктов, то это достаточно легко. Первое время они едят очень много, а потом все входит в норму. Например, одна из девочек при росте 1,4 метра и хрупком телосложении умудрялась за раз съесть десяток яиц и килограмм сосисок. Я была в шоке! Потом она увидела, что еда есть всегда, и успокоилась.
— Казалось бы, у вас и так ответственности за других хватает. Но вот наступает карантин, и вы мчитесь спасать нуждающихся. Как так?
— Я увидела в соцсетях пост, что врачи не могут добраться до работы. Ну ничего, машина у меня есть, бензин тоже, могу отвезти. После этого все и началось… Ребята, другие волонтеры, рассказали мне, как накаляется ситуация. Я не могла оставаться в стороне.
Психологически это очень тяжелая работа. Иногда хотелось взять депутатов за шкирку и посадить рядом с собой, чтобы они своими глазами увидели, что творится в стране, как на самом деле работают их законы, как устроен город, как страдают люди. Нет, словами это описать невозможно!
— Но ведь государство оказывает помощь нуждающимся. Почему все пошло не так?
— К нам в соцсети посыпались мольбы о помощи. Люди писали о голоде, просили привезти еды. Мы стали делать запросы в центральный штаб, нам давали адреса, но подчас это были особняки, где жили не очень-то бедные люди.
Мы принялись сами искать средства, чтобы отвозить продукты тем, кто в них действительно нуждается. Люди плакали, говорили, что им нечего есть и даже родственники, которые могли бы им помочь, из-за карантина физически не в состоянии были до них доехать.
— Почему в списках нуждающихся оказались люди с особняками?
При этом люди не могли дозвониться по горячей линии — система не работала.
Это было очень тяжело. Меня все знают как железную леди, я очень выносливый человек, но даже мне приходилось плакать.
Например, однажды мы приехали по адресу, там среди особняков стояла хибара. Живет семья, непьющие люди. У одной женщины четверо детей, другая в положении. Они показали, какая помощь им пришла от штаба — это были гнилые овощи.
Я увидела картошку в плесени, и у меня начались истерика, слезы. Я-то прекрасно знаю, каково этим женщинам, что такое чувство безысходности… Многие умоляют помочь, а мы ничего не можем сделать. Некоторые наши ребята даже машины заложили, чтобы накормить людей.
— Очень часто помощи просят многодетные семьи, и это вызывает негативную реакцию у граждан. Они недоумевают: зачем рожать так много детей, если ты не в силах их прокормить? Что вы думаете на этот счет?
— Я и согласна с этим, и не согласна. С одной стороны стоит религия, которая гласит, что предохраняться — это грех. У нас все еще тот жизненный уклад, где ребенок подспорье родителей. За один день этого не изменить.
Нужно чаще говорить о культуре планирования семьи, ведь женщины зачастую не знают об элементарных средствах предохранения. Да и эти самые средства не по карману многим семьям.
С другой стороны, до карантина многие из этих семей не просили помощи, а пытались выживать самостоятельно.
— Как думаете, какой будет страна через год?
— Если не изменить систему, все будет плачевно. Я слежу за новостями, многие решения власти не продуманы. Например, даже сейчас врачи просят не бросать их и, как прежде, довозить до работы. К счастью, предстоят выборы, и я надеюсь, что придут люди, которые будут думать кардинально по-другому.
Обязательно прочтите истории волонтеров, которые спасали людей во время режима ЧП.
