…Его звали Анатолий, и дети дразнили его весьма неоригинально — "Толик-алкоголик". Его женой была бесцветная, уставшая женщина, имя которой я сейчас и не вспомню. Помню лишь, как она поджимала губы, когда кто-нибудь рассказывал ей об очередной выходке Толика. Их было много: то он выкрикивал маты с балкона, то бегал голым по двору и справлял нужду на глазах у местных бабулек… Его жена умерла раньше, а он повесился прямо на балконе.
Каждый раз, когда я слышу об алкоголизме, у меня в памяти всплывает его лицо. Кажется, что все алкоголики — вот такие. Врач Республиканского центра наркологии Гульнура Алимова уверяет, что это стереотип: такая деградация происходит лишь на поздней стадии заболевания, а в самом начале даже непонятно, что человек болен.
— Где вообще грань между "я пью по праздникам" и "я — алкоголик"?
— Мы все бы радовались, если бы знали это. Если спросить у пациента: "Когда ты заболел?" — он не ответит. Ни один человек изначально не хочет стать наркоманом или алкоголиком, он просто не чувствует этой грани.
— Еще о стереотипах. Обычно, когда говорят об алкоголике в семье, подразумевается мужчина. А много ли среди них женщин?
— Раньше у нас в общем отделении были одна-две палаты для женщин — на 3-4 койки каждая. Но уже несколько лет существует целое женское отделение, то есть пациенток стало значительно больше.
— Правду говорят, что женщина спивается быстрее, чем мужчина?
Кстати, у европейцев его больше, чем у азиатов. Говорят же, что колонизаторы завоевали Америку, просто споив коренное население "огненной водой". Сделать это оказалось легко, так как у индейцев "алкогольного" фермента изначально было мало. Как и у жителей Крайнего Севера, и у азиатов. Потому европейцы могут пить вино каждый вечер, ничуть от этого не страдая, а для нас выпивка раз в неделю — уже сигнал.
— В какой момент родственникам потенциального алкоголика надо насторожиться?
— Когда человек ради выпивки начинает пренебрегать своими обязанностями: пропускает работу или, зная, что дома его ждет скандал, все равно не может отказаться от рюмки. Также следует обратить внимание на поведение человека во время распития алкоголя. Если здоровый, выпив, расслабляется, то при токсичном воздействии спиртного на мозг начинается агрессия. Это очень тревожный сигнал.
— Как вы лечите алкоголизм?
Но ведь психологическая зависимость не исчезает! То есть состояние человека стабильное, сон и аппетит хороший, а болезнь осталась. Психику тоже надо лечить, но до этого наше общество не доросло ни на уровне менталитета (пойти к психологу для нас клеймо), ни экономически (как так — платить за разговоры?!).
— Сейчас же появляются новые технологии. Разве кодирование — не панацея?
— Кодирование — это просто введение под кожу препарата, который в сочетании с алкоголем может навредить пациенту, но он не отбивает желания выпить. У нас в наркологии панацеи, к сожалению, нет. Когда кто-то обещает "вылечить от алкоголизма стопроцентно", то… Я даже не буду подбирать выражения… Это невозможно! Стопроцентно — это вытащить мозг и поставить новый.
— Врач не несет ответственности за то, что произойдет, если пациент сорвется?
— Да, больной должен подписать соответствующую бумагу. Внедряя препарат, мы полностью рассказываем пациенту, чем это грозит при попадании в организм алкоголя. Мы должны быть защищены юридически, чтобы родственники не подали на нас в суд, если пациент умрет.
— Можно ли вшить ампулу, если больной против, а родственники — очень даже за?
— Нет! Самая распространенная просьба: "Мы устали, вшейте ему ампулу, пожалуйста". Это невозможно! У нас демократическое государство, гуманные законы. Нет такого, как в советское время, когда людей с заводов отправляли на принудительное лечение.
— А сколько времени действует ампула?
— Пациент сам может выбрать период: год, пять, десять лет. Но пожизненного препарата нет.
— Сколько это стоит?
— Не очень дорого. У нас же госучреждение, так что все строго по прейскуранту.
— Какую историю за время своей практики можете назвать самой страшной?
— Можно ли сказать, что бывших алкоголиков не бывает?
— Это хроническое заболевание.
— Неизлечимое?
— Слишком громкое слово. При желании пациента можно добиться длительной ремиссии — на десятки лет.
— Но при этом ему нельзя даже чуть-чуть пригубить?
— Совершенно верно. Никогда. Это как сахарный диабет: больному приходится всю жизнь мириться с недугом, и, когда за столом все едят вкусный торт, он понимает, что ему даже ложку проглотить нельзя. Иначе — скачок уровня сахара, больница, капельницы… То же самое с алкоголизмом, и все должны это понимать.